Прежде чем перейти непосредственно к изложению некоторых исторических (весьма, к сожалению, немногочисленных) фактов, связанных с посещением Федора Ивановича Тютчева Флоренции, хотелось бы заметить, что если бы границы темы позволено было расширить до пределов «Тютчев и Италия», то наше повествование могло бы стать и более пространным и, надеюсь, более интересным. (Тогда бы уместно было поделиться с читателем о легенде итальянского происхождения рода Тютчевых, рассказать о дипломатической деятельности Тютчева при Сардинском дворе в Турине, о его статье «Папство и Римский вопрос», ставшей предметом обсуждения в политических кругах Европы в начале 40-х годов XIX века и других не менее любопытных сюжетах).
Но вернёмся к Флоренции. Май 1839 года Тютчев с будущей своей второй женой Эрнестиной Дёрнберг (брак между ними был заключён 17 июля того же года в Берне в православной церкви при русской миссии), провели во Флоренции и её окрестностях. Карл Пфеффель (родной брат Эрнестины) 11 июня 1839 года в письме из Флоренции, где он проводил летнее время со своей семьёй, делится со своей сестрой: «Сегодня неделя с тех пор, как вы уехали, и с каждым днём мы все более сожалеем о вашем отсутствии. Но с каждым днём увеличивается и наша признательность за тот месяц, что вы нам подарили, за то дружеское расположение, которое проявил к нам г-н Тютчев. Его ум, его любезная беседа и лёгкий нрав – вот о чем мы с особым удовольствием будем вспоминать, обращаясь в мыслях к дням нашего пребывания во Флоренции».
Сам Тютчев, ни в письмах, ни стихах, не оставил нам отголосков своих флорентийских впечатлений, но Эрнестина Федоровна, 18 лет спустя, поделилась с Дарьей Тютчевой (средней дочерью поэта от первого брака) воспоминаниями об этом путешествии, которые падчерица бережно сохранила в своём дневнике. Вот они.
«В аллее перед домом маменька рассказывала мне о своём путешествии по Италии до брака с папа, об очаровании итальянских городов. Пиза, где всё напоминает о славном прошлом, где его не заслоняет суета настоящего, где трава растёт на улицах, по обеим сторонам которых стоят необитаемые дворцы, где можно бродить, не встретив ни одного живого существа, которое помешало бы вам погрузиться во времена, давно минувшие… Флоренция – маменька сказала, что май, который она там провела, был самым прекрасным месяцем в её жизни: каждый день празднества и такие весёлые шествия в окрестностях города, а вечерами, когда она гуляла в окрестностях Флоренции, от светлячков было светло, как днём. Рассказ её был столь же очарователен, как и воспоминания, которые она сохранила о той поре. Всё кажется прекрасным вокруг, когда любишь. Каким же прекрасным должно было казаться любящей маменьке, натуре поэтической, утончённой, женственной, то, что было действительно прекрасно».
Зная ту духовную близость, и взаимную влюблённость, которая существовала в канун замужества между Эрнестиной Дёрнберг и Тютчевым, можно уверенно говорить об общности приведённых впечатлений, которые наверняка были предметом их уединённых разговоров во время незабываемого итальянского путешествия.
Что же касается воспоминаний самого Тютчева об этом времени и этих местах, то они жили в нём, но были совсем иного рода, поскольку несли неизгладимый отпечаток и трагического (в августе 1838 года, т.е. меньше чем за год до пребывания во Флоренции умерла первая жена Тютчева Элеонора). Будучи в Париже, проделав перед этим путь из Швейцарии, через Италию в Ниццу, а оттуда в столицу Франции, Тютчев пишет дочери Анне (29 марта 1865 года): «Странную роль сыграла Италия в моей жизни… Дважды являлась она передо мной, как замогильное явление, после двух самых великих скорбей, какие мне суждено было испытать (в августе 1864 года умерла «последняя любовь» Тютчева Елена Денисьева – Л.И.)... Есть страны, где носят траур ярких цветов. По-видимому, я родом оттуда…».
Нельзя здесь не сказать и об одном ярком флорентийском мотиве в поэзии Тютчева. Речь идёт о переводе четверостишия Микельанджело, которым великий итальянец как бы ответил на стихи его современника, поэта Джованни Баттиста Строци, восхищённого изваянием Ночи на саркофаге Джулиано Медичи в соборе Сан-Лоренцо во Флоренции. Подстрочный перевод стихов Строци звучит следующим образом:
Ночь, которую ты видишь в столь сладком виде
Спящею, была ангелом изваяна из этого камня,
А так как она спит, то – жива…
Разбуди её, если этому не веришь,
И она обратится к тебе.
Ответ Микельанджело остро полемичен и переводит разговор с темы восхищения эстетическими достоинствами скульптуры Ночи в актуальную политическую плоскость. В нём читается твёрдый протест против «постыдного» правления отпрысков клана Медичи, предавших идеалы Лоренцо Великолепного и его брата Джулиано. Перевод Тютчева прекрасно передаёт смысл оригинала:
Молчи, прошу – не смей меня будить –
О, в этот век – преступный и постыдный –
Не жить, не чувствовать – удел завидный –
Отрадно спать, отрадней – камнем быть.
Следует заметить, что для Тютчева перевод из Микельанджело не был простым поэтическим упражнением. Слова великого итальянца помогли русскому поэту выразить и его личные переживания, связанные с трагическими событиями Крымской войны. Именно в период самых тяжёлых военных неудач (1855 год) и появляется данный перевод.
Ещё один флорентийский сюжет здесь может быть упомянут. Он относится к маю 1849 года и связан с цензурным разрешением, которое дал Тютчев, будучи тогда старшим цензором при Особой канцелярии Министерства иностранных дел, на публикацию статьи анонимного автора о Великом герцогстве Тосканском в «С.-Петербургских ведомостях». При этом статья вызвала негативную оценку т.н. «Комитета 2-го апреля 1848 г.», существовавшего с 1848 по 1855 гг. секретного органа «для высшего надзора за духом и направлением книгопечатания». Комитет указал, что статья является предосудительной, поскольку восхваляет введённые в герцогстве преобразования, «совершенно противные нашему политическому устройству», – лишение аристократии её преимуществ, уничтожение привилегий духовенства и уравнения перед законом всех граждан. Комитет рекомендовал Министру народного просвещения сделать редактору газеты «соответствующее вразумление» и объявить ему предупреждение о строгой ответственности в случае повторения «подобного порицания достойного направления». О каких-либо нареканиях, в адрес Тютчева, высказанных в связи с его разрешением печатать указанную статью, свидетельств не сохранилось. Скорее всего их и не было.